Представляем истории уроженцев Нагорного Карабаха и Армении, которые пошли на войну во имя долга перед родиной, предками и самими собой.
Трое братьев родом из Степанакерта. Сегодня предприниматели, живут в Москве. Приехали в Нагорный Карабах защищать родину.
Как оказались в Нагорном Карабахе
— На момент начала войны я был уже здесь, в Степанакерте. Когда началась война 27 сентября, мы с младшим братом тем же вечером были на передовой. Собрались с друзьями и впятером приехали на своей машине. Получили оружие и поднялись на позиции, которые располагались на севере страны. Где-то 3−4 октября встретили брата из Москвы.
— Я сижу в Москве, получаю звонок — братья говорят: «Тут что-то началось». Конечно, для нас это было неожиданностью. Мы предполагали, что все будет происходить, как в апреле 2016 года — четыре-пять дней. Я ждал ответа, телефоны братьев — недоступны, у них были проблемы со связью. Мало ли что-то случилось, поэтому я подумал, что нужно возвращаться на родину и продолжить дело моих предков и моих братьев.
— Мы родились в Степанакерте. Брат мой до седьмого класса здесь отучился, а потом в Москве. Я два года служил здесь, в Арцахе. Больше 17 лет брат живет в Москве, я — около 10−11 лет. У нас свой бизнес в столице. Ну и спортом мы занимаемся.
— Физически всегда должны быть готовы ко всему. Как видите, злодейка-судьба опять повела нас в эти края, но не на праздник, а на войну. Это очень плохо, гибнут люди — как с одной, так и с другой стороны. Лучше, если этого всего бы не было, но есть кодекс чести. Понимание — любить родину. Ценить дела, которые делали предки, и идти на самопожертвование. Все это само собой разумеющееся.
Участие в боевых действиях
— Сами собирали отряд среди друзей. В основном, были городские, которые Степанакерт знают хорошо, как и близлежащие села. Все было согласовано с минобороны Арцаха — мы собрались, пришли к ним и сказали, что планируем отправиться в такое-то направление. Получилось, мы предугадали, что они будут продвигаться в районе Каркажана. Потому что хорошо знаем местность. Не думаю, что они знают ее хуже, но среди нас были опытные военные и охотники, которые постоянно там лазили. Мы предугадали два маршрута, по которым наш враг должен был подступиться к городу.
Мы поднялись под Шуши, сняли видеопризыв к нашим соотечественникам. Спустились уже с картой позиций. Обсудили с генералами, где нам разместиться. Чтобы они подкорректировали, сказали, сколько у них есть ребят, сколько можно дособрать. Если честно, тогда мы уже осознавали, что количества наших бойцов недостаточно. Все осознанно шли на смерть.
Перемирие. Горечь поражения
— Это, конечно, неприятный факт. Никто, если он уважает свою родину, земли и дела своих предков, не может без каких-либо чувств пронести через себя всю эту ситуацию. У нас своя правда, что это все наше, но по факту мы потеряли то, что было нашим.
— Я так скажу. Это соглашение не за один день принималось. В течение 30 лет, пока наша республика находится в военной зоне, не было завершения войны, было перемирие — и до сих пор неизвестный статус. В такой стране непозволительно не ставить на первый план армию с новейшим вооружением. Все должны были быть готовыми жить нехорошо, питаться нехорошо, чтобы армия была оснащена, вооружена самой последней техникой. Нас мало — меньше, чем противника. По разным данным, вместе с добровольцами около 15−25 тысяч человек. У нашего соперника, как нам известно, около 150−200 тысяч бойцов.
— Что касаемо солдат-срочников, мы поднялись, чтобы их воодушевить. Мы поняли, что они львы. Мы видели много пацанов, которые стояли против несоизмеримого количества соперников.
Отношение к противнику. Выводы
— Я вам все это рассказываю, но у меня нет какой-то ненависти. Просто так сложилось, что у нас война. Сказать, что я сгораю от ненависти — нет. Мы проиграли или нас предали, сдали. Но по факту мы проиграли. Это должен быть не крах общества, а урок для общества. Мы должны осознавать свои права, возможности для развития. У нас есть один великий предок Гарегин Нжде, который говорил, что любви к родине недостаточно, должно быть еще и управление родиной. Ты должен быть хозяином своей родины. А быть хозяином — это знать свои права.
— Если кто-то ворует, то когда война начинается, та копейка, которая была украдена им, а ты отвернулся от этого, скажется на тебе и твоей семье. Ты потеряешь жизнь — либо своего близкого, либо свою. Мы пошли добровольцами. Были люди, которых забирали и отправляли на фронт. Там были и мясорубки, которые происходили из-за того, что плохо работала система ПВО — воздух был открыт. Наше ПВО либо разбомбили, либо его не было, пока непонятно. Факт в том, что за каждой машиной летал «Байрактар».
— Любое действие имеет противодействие — это факт. Поэтому если кто-то управляет государством, это нужно ставить как отношения в семье. Есть глава семьи, который должен заботиться и готовиться к чему-то. Конечно, плохо, когда у страны есть враги, но это вопрос интересов. Если ты находишься в этой стране, отвечаешь за какие-то вещи и действия, ты должен вкладываться в это по максимуму. Ты должен не беречь себя ни физически, ни морально, ни интеллектуально. Ты должен все вкладывать, потому что это не заканчивается тобой или твоей семьей. Это родина, это страна, это люди. Если что-то недоработано — это предательство.
— Что касается наших солдат, дух всегда был — его самолет не сможет сбить. Это всегда мотивирует. Наши парни по 18−20 лет — это какие-то горные орлы, которые рвутся сделать какое-то дело для своего народа, своей земли.
Гуманитарная миссия
— Мы остались здесь. Не поехали в Ереван, чтобы проведать родных, которые уехали. Мы ждем, как все закончится с миротворцами — как они встанут, как будут заезжать. Имеем то, что имеем. Все рады, что миротворцы тут находятся, потому что силы несоизмеримы. Мы не можем воевать против Турции, Азербайджана, сирийцев. Не хватало еще, чтобы человек-паук и Бэтмен за них воевали. А мы вооружены советскими «калашами» производства 1960-х годов — «Байрактары» ими не сбить.
— От нас необходимо было взять автомат и встать на позиции — мы это сделали. Сейчас от нас этого уже не требуется. Мы не боевики какие-нибудь, которые целенаправленно ехали. Сейчас будем оказывать гуманитарную помощь людям, у которых уже нет земель и домов. Помогать людям, у которых дома остались, но нет средств передвижения. Мы просто за родину, за наши принципы, традиции, церковь. А сейчас за наших людей будем.
Доброволец. После школы три года жил в Испании, вернулся в Ереван. Узнав, что началась война, приехал в Нагорный Карабах.
Участие в боевых действиях
— Мне 20 лет, я всего два года служил, а он 30 лет воюет — диверсии, разведка. Как я могу профессионала победить. Там 10 профессионалов, а ты ребенок, можно сказать. Впрочем, были случаи, когда четверо 18-летних парней двадцать профессионалов убили.
«Гиацинт-Б», Д-20, «Град» — работали над горой. Я не преувеличиваю, после артиллерии шла пехота волнами по 400−800 солдат.
— Там, где мы были, и гора (артиллерия) работала и авиация. Это не та война, где ты можешь быть умным, соблюдать правила и останешься цел. Ты должен быть с богом — бог оберегает, так скажем. Когда стреляет миномет, такой свист, кажется, что прямо в голову летит. Примерно весь день так было. Думаешь, что лучше снаряд в тебя попадет, чем метрах в двадцати упадет и ты получишь ранение. Как тебе в лесу помогут? Даже если скорая приедет, там «Камикадзе» (беспилотники) летают и всех обстреливают.
Потери и самое страшное
— Двадцать три раненых и семь погибших. Самое страшное — друзей потерять. Не может быть, чтобы человек не боялся. Страх тебе не мешает. Я занимался разведкой артиллерии. Три секунды у меня есть, чтобы дать координаты после взрыва, где идет колонна. Если я это хорошо сделаю, мне не о чем волноваться. Когда стреляют в меня, я иду в траншею. Если умру, то что делать. Если не дам цель, умрут сотни или тысячи.
Перемирие. Итоги
— Сотни тысяч людей остались без дома, что они могли сделать? Я приехал добровольцем, не мог не приехать. Когда я в Ереване дома сплю, здесь кто-то за меня стоит. После того как школу закончил, три года в Испании жил. Пока жил в Испании, я страдал, когда понимал, что должен быть здесь, а я там.
Солдат-срочник, 19 лет. До войны служил около полутора лет, с 27 сентября на передовой. Родом из города Раздан, Армения.
Участие в боевых действиях
— Четыре дня обороняли Шуши. Началось все ночью. Сначала бой пехоты, а потом и артиллерия. Они стреляли в нашу артиллерию и пехоту, а потом включили нас. Против нас использовали все — самолеты, беспилотники, реактивные системы «Смерч», вертолеты. Около 800 солдат без остановки стреляли друг в друга. Через два дня после сражения нам дали приказ уйти оттуда, и начала работать авиация. Мы успели зачистить Шуши, но и Шуши и Карабах были уже не нашими. Где-то 10 ноября нам сказали, что боя больше нет. В Шуши мы находились еще до 14 числа, когда там уже были азербайджанские солдаты. В одной части города были мы, они — в другой.
Когда приехали российские миротворцы, нас оттуда спустили, и пока ждем новых приказов. Ждем, когда российские войска займут посты и будут охранять.
Самое страшное. Оставленные позиции
— Максимально страшно, когда в тебя стреляют. Ничего не успеваешь почувствовать, если ты через две секунды жив, значит не попали. Один раз были с врагом на расстоянии в 100 метров. Мы были в кольце, спецназ кольцо открыл, и тогда мы уехали.
Нагорный Карабах, конфликт, отношения Армении и Азербайджана
За сутки в Степанакерт вернулись более 1,1 тысячи человек
Алиев заявил об окончании многолетнего конфликта в Нагорном Карабахе
Лавров рассказал об итогах поездки межведомственной комиссии в Баку и Ереван
Российские миротворцы начали доставлять воду жителям Нагорного Карабаха
